“Каждый раз, собираясь в гости в семью Ахундовых,я ощущаю двойной праздник – обычные детские воспоминания плюс встреча с добрыми, умными, понимающими тебя с полуслова людьми. Джаваншир Ахундов – мой близкий родственник, семья и дом которого с детства были для меня такими же своими, как и собственные. Однако на этот раз, помимо обычной «гостевой» программы, у меня была конкретная журналистская задача: взять интервью у Посла Азербайджана в Исламской Республике Иран. Я не понаслышке знаю все его увлечения, пристрастия и даже причуды. Еще девчонкой, раскрыв рот, слушала его рассказы о манускриптах и мудрецах, архитектуре и искусстве Древнего Востока, замирая, касалась расставленных на полках восточных диковинок. А потому «разговорить» его казалось делом несложным, ведь все о нем знаю. Так чего же мудрить, Восток и будет главной «фишкой» беседы. Как истинный патриот и полпред своего Отечества, говорит и мыслит он в первую очередь о том, что интересно и выгодно для его страны. Увести его от этой темы было непросто, но тонкая душа страстного ценителя прекрасного не могла не откликнуться на мои вопросы о культурной жизни Ирана и новых приобретениях в собственной коллекции антиквариата.Свою биографию Джаваншир считает тривиальной, в то время как множество людей, пройдя по жизни подобное, ничтоже сумняшеся назвали бы ее интересной, драматичной, а может и героической… Иран в его жизни возник еще в молодости. Здесь началась его трудовая деятельность в скромной должности переводчика на заводе, куда направили на практику студента-ираниста. Да и потом все было действительно достаточно тривиально – научная деятельность в Академии наук Азербайджана, на горизонте уже маячила диссертация и углубленное копание в истории Ирана и Афганистана. Но Фортуна решила по- своему, и из академических залов в центре Баку забросила в воюющий Афганистан, где «ограниченный контингент» советских войск тщетно пытался навести «свой порядок» .”
— Было тяжело, не раз попадали в сложные ситуации. Не избежал и небольшой контузии — подрыв на мине в бронетранспортере… — мимоходом, как о чем-то незначительном рассказывает Джаваншир. – Работал в Кабуле в группе партийных советников при посольстве тогдашнего Советского Союза, хотя никогда не был членом коммунистической партии. В то время многим, знавшим фарси и дари, пришлось пройти Афганистан. Базировались в Кабуле, но постоянно ездили по провинциям, где вовсю шли боевые действия. В общем, чего только не случалось… Вернулся, слава Богу, целым и невредимым.Потом опять работа в Институте востоковедения под руководством выдающихся ученых и прекрасных людей Зии Буньядова и Аиды Имангулиевой.
Я защитился, но запомнилось то время отнюдь не обретением ученой степени. В 1989-90-е годы академия была в самом эпицентре политической активности. Именно здесь шло формирование разного рода политических групп, партий… Очень тяжелые и противоречивые годы. Я не пропускал ни одного диспута, совещания по Нагорному Карабаху. Напряженный и сложный период, унесший немало нервов.
— И именно в это время крутой поворот в вашей жизни.
— Да, всегда кажется, что вот сейчас тяжело, но чего-то добьешься, достигнешь, и жизнь потечет размеренно и плавно. У меня это никогда не получается. Вроде можно было уже вернуться к полноценной научной деятельности, а политику оставить людям, сделавшим ее своей профессией, однако опять вираж: меня пригласили в МИД теперь уже независимого Азербайджана. В республиках бывшего СССР МИДы существовали чисто номинально, фактически работало только союзное министерство. Своих, отечественных дипломатов, практически не было, так что пришлось и учиться по ходу действия, и сложнейшую государственную структуру формировать. Первые для страны переговоры на межгосударственном уровне, первые контакты – ответственность колоссальная, а следовательно, и напряжение не меньше, ведь за спиной наша страна.
— А впереди ждала еще большая ответственность…
— Это правда, потому что началась работа за рубежом – несколько лет в нашем посольстве в Иране, а потом, совершенно неожиданно для меня в профессиональном плане, – в Москве.
— Резкий скачок с восточного направления на северо- западное.
— Пожалуй, так. В России было хоть и нелегко,но чрезвычайно интересно, и это была для меня, как дипломата, серьезная школа. Контактировал с Госдумой, различными партиями, фондами, участвовал в конференциях, диспутах. Мы тогда делали все, чтобы переломить предвзятое отношение к Азербайджану, добиться прогресса в карабахском вопросе, привлечь побольше россиян на свою сторону. А самое тяжелое, страшное в московский период – это взрыв на крытом рынке. 30-градусный мороз, неразбериха, окоченевшие трупы, транспортировка погибших на родину, рыдания родственников – душераздирающая картина! Что поделаешь, и таким делом приходится заниматься дипломатам… Мы вместе с Послом Азербайджана в России Поладом Бюльбюльоглу круглые сутки были на ногах.
— А как же любимый Восток, такой далекий от Москвы, научные изыскания, ваш любимый антиквариат, наконец?
— О, не волнуйтесь, — неожиданно вмешалась разливавшая чай супруга посла – Зумруд ханым. (Зумруд Дадашзаде-Ахундова — прим. ред.) — Про свой Восток он никогда и нигде не забывает. Я чаще, чем он, бывала в Баку, и каждый раз тащила в Москву уйму заказанных мужем фолиантов, а как только выдавалось свободное время, он наведывался в институт востоковедения в Москве, где участвовал в научных дискуссиях, при этом покупая огромное количество научной литературы по истории Ирана, Афганистана и всего региона. Да и всех друзей и коллег Джаваншир умеет озадачить поиском нужных ему книг.
Коль скоро жена Джаваншира подключилась к беседе, не могу не сказать о ней несколько слов. Зумруд Дадашзаде- Ахундова — кандидат искусствоведения, профессор Бакинской Музыкальной Академии им. У. Гаджибейли, где преподает свыше 20 лет. Все эти регалии отнюдь не мешают ей быть радушной хозяйкой гостеприимного дома, а также любящей, заботливой женой и матерью. Сейчас Зумруд ханым успешно справляется с обязанностями супруги посла, вместе с ним представляя Азербайджан на приемах и других официальных мероприятиях, участвуя в благотворительных акциях, которые организует клуб женщин дипломатического корпуса Ирана.
— Ну и, наконец, высокое назначение…
— Верите ли, о том чтобы возглавить когда-нибудь посольство, не то что не мечтал, а как-то никогда и не задумывался – работал себе и работал. Иран, конечно, знаю неплохо, все же профессиональный иранист, так что в этом смысле ничего странного – это мое направление, а вот должность… Впрочем, не скрою, приятно, что оценили мои возможности.
— Ваша служебная карьера напрямую связана с историей судьбоносных перемен в нашей стране.
— Именно так. Все хочу отвлечься от хронологии собственной жизни – не получается, прямо вся жизнь –история. Между прочим, не только у меня, а у всех в нашей семье – ни один политический переворот, ни одно потрясение нас не миновало, круто меняя судьбу каждого.
— Это мне особенно интересно, ведь мы из одного рода Ахундовых. Али-Гейдар бек – наш общий прадед.
— Али-Гейдар бек – уникальная личность. Известный юрист, он занимал во времена царской империи очень высокую для азербайджанца должность – заместителя начальника управления бакинского нотариата. Крупными чиновниками тогда даже в национальных губерниях были в основном русские, а наш прадед дослужился до действительного статского советника. А отец Али-Гейдар бека был ахундом Шемахинской Джума мечети – отсюда и наша фамилия. В то время царская администрация даровала дворянские звания не толька феодальной аристократии Кавказа, но и элите мусульманского духовенства. Так наши прадеды стали дворянами Российской Империи. В книгах Шемахинской мечети остались записи о нашем роде – заключение браков, рождение детей. Сын Али-Гейдар бека, Агалар — мой дед, собирался стать финансистом, учился в Киевском университете, но грянула революция, и он принял мудрое решение: срочно стал переучиваться на медика. Впоследствии был известнейшим и чуть ли не единственным азербайджанцем кожвенерологом в Баку. Ну а мой отец стал врачом уже во втором поколении. Все в Баку знали ученого, хирурга-травматолога Ашрафа Ахундова. У предков со стороны матери судьба еще более сложная и драматичная. Дед – Гурбан Мусаев – возглавлял молодежную организацию АДР, а в 20-х годах разделил судьбу элиты прежней Российской империи — азербайджанской, грузинской, русской: подвергся репрессии, отбывал «срок наказания» в лагере ОГПУ на Соловках, где режим был еще более жесткий, чем в «исправительных учреждениях» ГУЛАГа. Незаурядный был человек, талантливый писатель с задатками серьезного политического деятеля. В дальнейшем он был реабилитирован, работал на разных должностях в системе Министерства культуры Азербайджана. Судьба Гурбана Мусаева – это тема отдельного разговора. Его дочь – моя мама, Cолмаз ханым, четверть века была главным художником Театра кукол. Не одно поколение бакинской детворы помнит Джыртдана, Тык-тык ханым и других забавных персонажей в спектаклях, которые она оформляла. Ну а подземный переход перед театром, где «поселились» любимые сказочные герои и куда водят теперь туристов, вообще полностью детище ее рук.
— Кто повлиял на ваш выбор профессии? Имею в виду историю Ирана, а не дипломатию, в которой вы оказались волею судьбы.
— Пожалуй, доброй памяти заслуживает наш общий родственник Закир Абдуллаев, известный иранист, зав. кафедрой истории Ближнего и Среднего Востока в АГУ. Его рассказы сделали свое дело. А ведь думал стать художником – рисовал хорошо. Однако в 15 лет не просто увлекла, а буквально загипнотизировала история и вообще чудеса Востока. Стал читать все, что только мог найти о древности и современности этой части света, огромной, замечу, части. Родители были даже несколько обижены: понятно, что отец хотел видеть меня продолжателем врачебной династии, а мама не сомневалась в моих творческих дарованиях. Папа шутя говорил Закир муэллиму: «Ты всю молодежь перетянул на свою сторону». Что поделаешь, меня все больше тянуло к истории, к востоковедению. Все было загадочное, непонятное, маняще интересное.
И унес вас «Восточный экспресс»…
А сегодня уже все понятно?
Сегодня… (усмехается), как говорил Сократ: «Я только знаю то, что я ничего не знаю». Чем человек больше углубляется, тем он больше понимает, что он все еще мало знает о предмете. Бытует масса клишеобразных представлений об Иране. А страна эта удивительная. С интереснейшей культурой, богатейшими государственными традициями, исторически сложившимися религиозными институтами. Как и наш Азербайджан, это часть того культурного ареала, который, как я всегда говорю, начинается на Балканах и заканчивается в Кашгаре, на отрогах Тянь-Шаньского хребта. В этом регионе Земного шара издревле превалировали три языка: арабский — язык религии, Священного Корана; персидский – язык литературы и делопроизводства; тюркский — речь воинов и поэтов, и самое главное – язык правящей элиты. Все три языка находились в тесной связи на протяжении многих веков, мирно сосуществовали друг с другом, создавая интересный лингвистический симбиоз. Все подчинялось законам гармонии и логики.
Вы разделяете мнение, что история отдельных народов, в частности восточных, подвергалась значительной фальсификации?
Увы, это так. Особенно постарались европейские историки, исказившие историю и Европы, и Азии. Я считаю, что новое поколение ученых-востоковедов должно по- новому исследовать и описать все так, как было. История- точная наука, и субъективность в ней есть, субъективность того индивидуума, который говорит об определенном периоде, а не субъективность истории как таковой.
Ничего, кроме иронии, не вызывают у меня, например, разглагольствования о том, что политоним “Азербайджан” относится только к той части, которая находится в северных провинциях Ирана. Неужели профессионалы не читали «Историю Ширваншахов» Минорского, ведь он давно расшифровал древнюю надпись на воротах Дербентской крепости, где указано, что именно там начинается провинция Азербайджан империи Сасанидов. Другое дело, что в древности и в средневековье не существовало понятия национального государства. Это в полной мере относится и к европейским народам и государствам.
— Так не хочется перебивать. Все, что рассказываете, безумно интересно, но, к сожалению, у нас рамки журнала.
Давайте вернемся к Ирану.
— Это необыкновенная, богатейшая как в историческом, так и в культурном, в экономическом плане страна. А
для нас, азербайджанских дипломатов, – это непочатый край работы. Например, транспортная проблема. Сейчас мы прикладываем максимум усилий для форсирования строительства магистрали Север – Юг, которая свяжет Азербайджан с Южной Азией и даст возможность нашей стране подняться на более высокую ступеньку в качестве мирового транспортного узла. Постепенно растет экспорт азербайджанского газа в Иран, увеличивается и товарооборот. Все это и масса других экономических вопросов постоянно в поле зрения посольства. Но в душе я остаюсь гуманитарием, культурологом, а потому считаю не менее важными культурные связи. Скажем, донести правдивую информацию о нас, нашем государстве. Страна рядом, братская страна, с которой очень много исторической общности, религиозной и культурной идентичности и т.д., но порой поражает, как плохо там знают Азербайджан. Сейчас, конечно, разбираются больше, чем раньше, но все равно плохо. Мы впервые издали сборник документов о Карабахском конфликте на персидском языке, также впервые на фарси вышли книги, посвященные 20 Января и Ходжалы. Впервые в истории современного Ирана провели неделю культуры Азербайджанской Республики в Исламской Республике Иран, что вызвало большой общественный резонанс.
— Какой у вас круг общения?
— Среди иранцев у меня очень много друзей — чиновников, дипломатов, издателей, врачей. Все
они интеллектуалы, профессионалы в своей сфере деятельности. Надо заметить, что образованные люди в Иране считают своим долгом работать, как принято говорить, на европейском уровне… Признаться, не очень люблю слово «европейский» в таком контексте, разделение на «европейское» и «азиатское» в качестве показателя образованности, культурного уровня мне претит. Какой-то негативный оттенок…
— А что касается образования, культурной жизни? Наверное, резкий перепад по сравнению с Москвой?
— Я бы не был столь категоричен. Разумеется, исламские традиции сильны, но постепенно многие условности становятся не такими строгими и однозначными. То, что было в 1995-1999 годах, и то, что сейчас – это небо и земля. В 60-х много иранцев учились за рубежом — в США, Европе. Особенно престижным было получить диплом врача, поэтому в Иране медицина на очень высоком уровне. В силу этого у них было очень много связей в англо- саксонском и европейском мире. Постепенно эти связи восстанавливаются, молодежь начала выезжать на учебу за рубеж. Притчей во языцех во всем мире является положение женщин в Иране, особенно установленная мусульманскими нормами одежда. Во-первых, определенные послабления для женских одеяний уже есть, а во-вторых, вообще те, кто думают, что в Иране женщины ущемлены, глубоко заблуждаются. Они очень активны — доминируют в семье, водят машины. Они работают, получают образование, занимают различные посты, заседают в парламенте, министр здравоохранения -женщина. А семейное, брачное право у них вообще целиком и полностью на стороне женщины. В случае развода женщины в Иране не ходят в суд — все заранее обговорено в кябине. Им выплачивается компенсация – мехр, размер которой закрепляется при заключении брака, то есть они социально защищены.
Парадоксы в культурном плане, конечно, есть. Однажды так и не смог выяснить у главного редактора музыкального канала ТВ, почему частенько передают бетховенскую оду “К радости”, а многие другие классические произведения запрещены. А на одном официальном мероприятии, кажется, параде, звучали фрагменты рок-оперы «Иисус – Христос — суперстар» Уэббера… А вообще, очень много клишеобразных идеологических сентенций в отношении Ирана совершенно необоснованно внедрялось в сознание мировой общественности, а это великая, очень многоплановая страна.
— Любимые места в Иране?
— Очень люблю Шираз, с исторической столицей Ахеменидской империи Персеполисом. Необыкновенно интересна историческая область Элам, где есть такое место Шуш – то есть Сузы. Просто притягивает меня Керман – там замечательный древний базар.